Читать книгу "Хозяйка книжной лавки на площади Трав  - Эрик де Кермель"

Старик пастух научил их делать сыры, и я считаю, что эти сыры лучшие на нашем рынке. Когда я похвалила за них Лейлу, она ответила:

– Так и должно быть, потому что наши козы весь день ходят с Мартеном по знакомым путям и едят все. Они живут на природе, а не в загонах, где скоту всегда дают один и тот же корм!

Слово «пути» в этом случае означает земли, через которые пастух может свободно перегонять свои стада. Пастухи договариваются об этом праве с владельцами земель, которые редко сами бывают скотоводами. Часто в число территорий, выделенных стадам, включают земельные участки, принадлежащие коммунам, чтобы эти земли оставались открытой средой. Пастухов, которые следуют за своими стадами, становится все меньше, но возле Люссана еще есть несколько таких.

Пастух – часть умиротворяющего лубочного образа Прованса, так же как оливы и поля лаванды. Но земледелие – тяжелый труд, и он требует больших жертв. Многие из тех, кто им занимается, никогда не уходят в отпуск и жертвуют семьей ради своего хозяйства. Когда мы покупаем себе на рынке за несколько евро килограмм томатов или фасоли, мы не осознаем, как много человеческой энергии было нужно, чтобы их вырастить.

Когда мы были парижанами, я часто говорила принимавшимся за еду детям, чтобы они перед тем, как есть каждое блюдо, мысленно увидели фрукт или овощ, из которого оно сделано, растущим в поле или на дереве, представили себе человека, который обработал и потом засеял свое поле, позже нагибался, чтобы собрать свои овощи и фрукты, а затем отвез их в ящиках на рынок.

Так движения детей за столом становились осознанными и превращались в выражение благодарности тому или той, кого дети никогда не увидят, но кто их кормит.

Приезжая ко мне, Элиза и Гийом видят лица этих земледельцев, когда идут со мной в среду на ярмарку производителей. И веселые глаза Марселя возвращаются домой вместе с пучком базилика, а больные руки Пьеро с картошкой; улыбка Жаклин возвышается посреди корзины персиков, а смех Лейлы возносится над подносом с сырами. Поскольку Мартен находится при козах, торгует на рынке Лейла.

Каждую субботу утром мы с ней съедаем вместе один пелардон на тартинке, пропитанной оливковым маслом.

Это превратилось в ритуал.

Потом я покупаю у нее сыры на неделю и сразу после полудня вижу, как она складывает свой столик, машет мне рукой и уезжает в сторону Соссина в своем маленьком фургончике. Лейла рассказала мне, что выросла в Загоре, на юге Марокко. Ее отец возделывал часть пальмовой рощи, а мать ухаживала за маленьким огородом, который кормил всю семью.

Я очень хорошо помню Загору. Там растет лучшая пальмовая роща в Марокко! Когда мы жили в Рабате, каждый отпуск ездили на юг страны. Останавливались в Марракеше, потом доезжали до города Уарзазат, а от него ехали либо в долину Дадес, где даже летом не слишком жарко, потому что она расположена на большой высоте, либо, если поездка происходила осенью или зимой, в долину Драа и Загору.

Нет ничего чудеснее, чем прогулка по пальмовой роще под журчание воды в оросительных каналах.

Я прекрасно помню одетых в яркие наряды женщин, которые выполняли все земледельческие работы. Они нагружали сегодняшним урожаем корзины, висевшие на боках у ослов. Каждый уголок пальмовой рощи был полон жизни. Иногда запах чая с мятой приводил нас к маленькому костру, на котором заваривался в чайнике этот национальный марокканский напиток. Марокканцы – щедрые люди; они дарили нам немного свежей мяты, угощали нас финиками или стаканом чая, если мы находили время побеседовать с ними.

Я попыталась представить себе Лейлу в детстве. Должно быть, она была похожа на тех возникших в моей памяти девочек, которые бегали босиком, всегда улыбались и всегда хотели поиграть с нами. У нас не было общего языка, но улыбка позволяет всем детям в мире понять друг друга.

У Лейлы есть два младших брата.

Как часто бывает в Марокко, отец Лейлы, Хасан, был намного старше своей жены; он умер, когда его дочери было лишь шестнадцать лет.

Ее мать, один из братьев которой, старший, жил в Марселе, решила переехать туда с детьми, чтобы быть под защитой этого брата.

Историю Лейлы я узнавала во время наших коротких разговоров в субботы по утрам. Во время одного из них она призналась, что горюет оттого, что уехала из Марокко.

– Почему же ты не осталась в Марселе с матерью? Там ты была бы ближе к Марокко.

– Когда мы приехали, дядя нашел работу для моей матери и для меня в гостинице возле Старого порта.

– Ты что же, не хотела учиться в лицее?

– Понимаешь, в Марокко я ходила в школу только до двенадцати лет. Для девочки это уже много. Во Франции я не обязана ходить в школу, и я послушалась моего дядю – посчитала, что он поступил очень великодушно, когда позаботился о нас.

Вот только очень скоро я начала тосковать. Мне не хватало пальмовой рощи, мне не хватало природы; я скучала без пения птиц, без тропинок на красной земле, по которым я ходила собирать финики вместе с отцом и тоже пела. Я была очень печальной. Мой дядя думал только о том, чтобы выдать меня замуж. Много мужчин приходило в нашу квартиру посмотреть на меня, и я поняла, что рискую навсегда оказаться вместе с незнакомым человеком, которого не буду любить. Однажды утром я решила уехать из Марселя. Я оставила матери коротенькую записку – написала ей, чтобы она не беспокоилась и что я скоро сообщу ей, что у меня нового. Я уехала в места возле горы Люр, рядом с Систероном. Там я нанялась собирать сначала вишни, потом абрикосы и миндаль. Я была счастлива оттого, что снова нашла природу и солнце!

– И там ты встретила Мартена?

– Да; он был учеником у фермера, который имел несколько плодовых деревьев, а еще – овец и коз. Когда он закончил учебу, мы хотели поселиться там, но в тех местах все дороже, чем здесь. Один друг Мартена посоветовал нам поехать в Гар, так мы и поступили. Мне нравятся пустоши: на них мало воды, они иногда напоминают мне наши пустыни.

Я быстро поняла, что Лейла и Мартен едва сводят концы с концами.

Поскольку я лишь немного крупнее ее, то, наводя порядок в своих платяных шкафах, решила воспользоваться удобным случаем и подарить Лейле то, что уже не носила сама.

Я аккуратна и очень мало изнашиваю свою одежду. Но из-за того, что остаюсь чувствительной к моде и порой не могу устоять перед красивыми туниками, которые продает моя подруга Элен в своем магазине одежды рядом с книжной лавкой, мои шкафы наполняются быстрей, чем пустеют.

Натан, которому на целый год достаточно двух пар джинсов и одной пары ботинок, регулярно читает мне наставления по этому поводу и предлагает пойти за покупками в мои собственные шкафы, а не соблазняться нарядами в переулках Юзеса.

А я каждый раз отвечаю ему, что он сможет делать мне замечания по поводу гардероба в тот день, когда сам перестанет покупать ручки для коллекции, которую хранит в своем пенале.

Я думаю, что так бывает у всех пар: некоторые разговоры повторяются в неизменном виде, и фразы почти не изменяются на протяжении многих лет. Это, должно быть, успокаивающее средство – как шляпа для работы в саду, которую человек всегда находит на положенном месте, или сахарница на подоконнике маленького окна кухни. Наши повторяющиеся диалоги – часть пейзажа, который мы хорошо знаем и где мы чувствуем себя в безопасности.